Эволюция общественного восприятия оппозиции и власти в реформируемой России — основной лейтмотив настоящей монографии. В этом контексте через призму массового сознания рассматриваются причины распада советской властной системы, особенности становления и кризисы легитимности постсоветской российской «партии власти», генезис российской оппозиции, основания возникновения «третьей силы» и ее перспективы, судьба левоцентристского эксперимента. Анализируются социально-психологические и общественно-политические причины утверждения КПРФ как ядра оппозиции, народное восприятие других партий и движений: ЛДПР, «Яблоко», «Отечество», «Единство», СПС… Основу источниковой базы монографии составили многообразные социологические опросы населения последнего десятилетия. Книга адресована ученым — обществоведам, политикам, преподавателям — всем, кто интересуется развитием российской общественно-политической системы.


 


Выходные данные
Введение
Summary


Пешков В.П. Оппозиция и власть: общественное восприятие. — М.: Изд-во ИТРК, 2000. — 360 с.

ISBN 5-88010-120-7
ББК 66.2 (2Рос)
П 318

Рецензенты:
Васильцов С.И. — доктор исторических наук
Туманов С.В. — доктор философских наук

Редактор: М.В.Ивершина
Верстка: В.Е.Шкерин

Подписано в печать 07.09.2000.
Печать офсетная. Бумага офсетная.
Формат 60х90 1/16. Гарнитура «Балтика».
Усл. печ. л. 22,5. Уч.-изд. л. 15,66.
Тираж 3000 экз.

© Пешков В.П., 2000
© ИТРК, 2000
© Шкерин В.Е., оформление, 2000



Введение

Диалектика государственной власти и оппозиции, какой бы исторически обусловленный облик та и другая ни принимали, — важнейший фактор в жизни любого общества на любом отрезке его развития, особенно в кризисные времена. И тем более в периоды всеохватных сдвигов и ломок, ведущих не просто к модификации отношений власти, но и к смене самой социально-политической модели государственного устройства, форм собственности, к утверждению новых, часто альтернативных прошлым ценностных систем и ориентаций, мировоззренческих концепций, к изменению всего народного мировосприятия. В таких условиях анализ действующих в обществе, а тем более противоборствующих сил, как метко заметил еще А. Грамши, должен «представить собой «историю» определенной массы людей, которые следуют за инициаторами, поддерживая их своим доверием, своей преданностью, своей дисциплиной, — или «реалистически» критикуют их, оставаясь пассивными (к начинаниям инициаторов) или вовсе рассеиваясь». А значит, лишь «сложная картина всего комплекса социальных, государственных (а часто также и международных) отношений дает правильное представление об истории отдельной партии. Поэтому можно сказать, что написать историю партии — значит написать с определенной монографической точки зрения историю страны в целом, выделяя ее наиболее характерные стороны» (Грамши А. Избр. произведения. М., 1959. Т.3. С.137-138.).

Естественно, что характерные эти стороны всегда в значительной мере обусловлены особенностями самих партий, а также спецификой обстановки в той или другой стране и часто существенно разнятся между собой.

Во всяком случае, мировая практика последних двух-трех десятилетий дает несколько страновых моделей такого рода всеохватных общественных подвижек, прямо касавшихся вопросов государственного утройства и сообщавших проблеме власти и оппозиции предельную остроту. Скажем, во Франции конца 60-х годов всего лишь социальное «предощущение» глубоких кризисных потрясений вызвало к жизни взрыв народной (особенно молодежной) протестной активности, потрясший основы не только Французской Республики, но и всей западноевропейской государственности. В свою очередь, «революция гвоздик» в Португалии в 1974 году послужила вовлечению граждан, захваченных перспективой своего непосредственного участия в установлении нового порядка, в поток крупномасштабных массовых акций и сформировала (в зачаточной, конечно, форме) прообраз общества, зиждущегося на «прямом политическом действии» народа. Тогда как острейший кризис в Италии второй половины семидесятых, едва не приведший к власти компартию и обещавший серьезнейшие изменения во всем устройстве этой страны, как бы сфокусировался на изощренной электоральной борьбе (шедшей главным образом по оси «власть — оппозиция») и интенсивном преобразовании общественных структур, которые породили множество новаций в мировоззренческой области, а затем и перестройку всей национальной партийно-политической системы.

В сегодняшней, «постсоветской» России проблема «транзиторики» — перехода общества из одного социально-политического (а следовательно, и мировоззренческого, а также психологического) состояния в другое, качественно иное, приобрела особенный характер.

Тем более, за десятилетие реформ в России реализовывалась та модель поведения власть имущих сил, которую М. Вебер характеризовал как «любую возможность проводить внутри данных общественных отношений собственную волю, даже вопреки сопротивлению, вне зависимости от того, на чем такая возможность основывается» (Weber M. Wirtschaft and geselschaft. Tubingen, 1922. S. 28.), и которая во многом подорвала свойство власти действовать в качестве интегративного механизма социальной системы, обеспечивающего координацию совокупных целей общества с интересами личности и отдельных социальных групп.

Сказываются и крайняя заторможенность (можно сказать застылость) процессов становления отечественной многопартийности; и хаотичность в строительстве и функционировании управленческой системы, и неспособность сил, пришедших к власти после краха советского строя, выработать свою жизнеспособную и эффективную идеологию. Усиливается пресс экономического развала, тянущего за собой явления обнищания, маргинализации и люмпенизации населения; катастрофическим сделался разрыв между полюсами бедности и богатства, усугубляющий настроения недовольства и острого раздражения в народе. Крепнет экспансия почти государственно институционализировавшего себя криминалитета, паутина коррупции окутывает общество.

Однако все это воплощается, по большей части, не во взлеты массового протестного действия, уровень которого стабилен, не в рост значимости электорального процесса (он лишь отчасти влияет на характер властных отношений в стране), не в разрастание партийно-политической системы и усиленное партстроительство уже действующих организаций и даже не в последовательное обновление и совершенствование институтов власти. Главное здесь — интенсивные перемены в общественной психологии, непрерывное видоизменение массового сознания, безостановочная, часто на грани срыва, «умственная работа» нации. Развитие современной России как бы испытывает на достоверность постулат Х. Ортеги-и-Гассета: «Против общественного мнения править нельзя» (Ортега-и-Гассет Х. //Восстание масс. «Вопросы философии». 1989. № 4. С. 124.). Всякий очередной поворот общественных событий, всякий новый скандал во властных и околовластных верхах, всякий нестандартный шаг партий и движений, не говоря уже о финансово-экономических и иных потрясениях, прямо касающихся интересов личности, — все они порой то самоочевидно и прямо, то неявно и опосредованно отражаются на состоянии умов, видоизменяя и меняя их.

«Каждая попытка подчинить людей чужой воле сталкивается в той или иной форме с попыткой сопротивления этому подчинению, — подчеркивал Дж. Гелбрайт, характеризуя диалектику власти. — От сравнительной эффективности этих противодействующих сил зависят мера и эффективность первоначального проявления власти» (Galbraiht J.K. The anatomy of power. London, 1984. P. 74).

Не потому ли вопрос о политической, государственной власти и оппозиции, т.е. организованной альтернативе ей, на протяжении всех полутора десятилетий «перестройки и реформ» никогда не выпадал из фокуса внимания общества.

Хотя в аналитическом, а тем более в научном плане интерес этот отражается пока весьма неровно и далеко не в полной мере, несмотря на то, что вопросы, связанные с властью, затрагиваются сегодня множеством отраслей и областей знаний. Так, исследователи насчитывают десятки типов, видов проявлений власти; ученые успели дать ей до полутора сотен всевозможных характеристик и наименований; в научный оборот введены многие тысячи понятий, которыми описывается властная практика. Сведение воедино одного лишь понятийного аппарата этой ныне рождающейся «науки о власти» выливается в работы монографического масштаба (См., например: Халипов В. Власть. Основы кратологии. М., 1995.). В конце 80-х–90-е годы в России ей уже оказался посвящен ряд монографических исследований, предпринятых с позиций философии, истории, политологии, социологии, психологии и т.д. (В их числе: Авторханов А. Технология власти. М., 1991; Барнашов А.М. Теория разделения властей: становление, развитие, применение. Томск, 1988; Богданова А. Власть и музыка (постсталинский период). М., 1995; Васецкий Н.А. Женщины во власти и безвластны. М., 1997; Ефимов В.И. Власть в России. М., 1996; Корельский В.М. Власть, демократия, перестройка. М., 1990; Крамник В.В. Социально-психологический механизм политической власти. Л., 1991; Право и власть. М., 1990; Севортьян Р.Э. Государство и власть в современном мире. М., 1997; Философия власти. М., 1993.). И все же специалисты нередко констатируют: «…Теория власти как основа глобального политического анализа еще не создана, и все реальные проявления власти продолжают и по сей день оставаться чем-то загадочным, неопознанным, даже демоническим» (См.: Власть: Очерки современной политической философии Запада. М., 1989. С. 206.). В еще меньшей мере разработана тема оппозиции (Показательно, что из 300 с лишним страниц монографии В.Ф. Халипова «Кратология как система наук о власти» (М., 1999) феномену оппозиции – точнее «кратологии оппозиционной деятельности» – отведено лишь около 3 страниц.

Впрочем здесь уже можно отметить и появление таких монографических работ, как книги Зюганова Г.А. Драма власти. Страницы политической биографии. М., 1993; Кургиняна С.Е. Россия: власть и оппозиция. М., 1994; Роговиной В.З. Власть и оппозиция. М., 1993; Рогозина В.В. Власть и оппозиция. М., 1993; Саенко Г.В. Оппозиция и общество: Россия 1990-х годов. М., 1999.). Так что может создаться впечатление, будто в области научных исследований вольно или невольно, но продолжает преобладать точка зрения Р. Даля насчет того, что «узаконенная партийная оппозиция — недавнее и случайное изобретение» (Dahl R. Political Opposition in Western Democracies. Yale, 1966. P. XI.). Она, как все случайное, по определению вторична. И уж совсем скромный интерес вызывает пока проблема так называемой «третьей силы» — партий и движений, претендующих на знание путей общественного развития, проходящих сегодня как бы между «партией власти» и главной силой оппозиции в лице КПРФ… (См., к примеру: Россия: власть и выборы. М., 1996.) Впрочем, цель данной книги — не анализ феномена власти. Монография посвящена проблеме восприятия российской оппозиции, а также «партии власти» и «третьй силы» массовым сознанием, взятым в развитии за последние 10-12 лет, в течение которых в стране произошел кардинальный общественный поворот, точнее — переворот. Влиять на социальную психику — значит влиять на исторические события, — утверждал, например, еще В. Плеханов (См.: Плеханов Г.В. Избранные философские произведения. Ч. II. М., 1965.). Однако именно эта грань развития сегодняшнего российского общества остается наименее изученной («В быстро изменяющейся российской политической жизни нет надежных свидетельств о психологической подоплеке той поддержки, которую граждане до сих пор оказывали (с теми или иными резервами) новой демократической власти», – подчеркивала еще в 1995 году Е.Б. Шестопал. Принципиальных изменений с тех пор не произошло. – См.: Шестопал Е.Б. Образ власти в России: желания и реальность (Политико-психологический анализ)//«Полис». 1995, № 4. С. 86.). Хотя речь идет о ходе и итогах той «обработки людей людьми», которая в решающей степени позволяет политическим (и особенно власть имущим) силам регулировать «производство мыслей своего времени» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 3-е изд. Т. 3. С. 35, 46.), оказывая многосторонее воздействие на «сознание, волю, страсть, фантазию десятков миллионов», с настроений и поведения которых «политика начинается» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 16; Т. 41. С. 81.). Ибо результаты именно этой работы — при всем их субъективном, зачастую поверхностном и обыденном характере — определяют в конечном итоге эффективность решающих общественных кампаний (выборов, референдумов, массовых акций), параметры политического, в том числе властного, влияния основных партий, движений, институтов и лидеров, действующих в современной России, решают практический вопрос о власти в стране.



Summary

To the end of the XX century a vital cycle of the dichotomy of a power and an opposition, that has formed in the country as a result of a pluralism and a disintegration of the Soviet society, caused by the «perestroika», was over. At the beginning of a new century it came to the end having gone through stages: of the origin, which have been in progress in the 1980-90-th, the development by key moments of which the social upheavals of the 1991-1993 have become and at last the degeneration. And over again it put on the agenda the change of the social roles of those forces that during decades of reforms personified by themselves both the political and the state power and the main body of the opposition.

The roots of this situation are traced back to the end of the 1980-th. The policy of reforms which were declared and initiated by the Soviet leadership and which originally raised «the revolution of hopes» in the country did not take place. Moreover it led to the crash of the mass social political orientations. Regarded by the majority of the Soviet people as a process of a purification and the consolidation of the power, the return to the human rules of mutual relations between a government and a person, as steps for strengthening of the socialism and the way of people access to the government, «perestroika» did not justify these hopes, and, on the contrary, came into being in the mass consciousness quickly growing feelings of confusion and discontent and then led to the seizure of the power institutions.

The leadership of the Soviet «ruling party» in the person of the CPSU (the Communist Party of the Soviet Union) and the undercontrol to it state institutions could not or did not want to be based upon that strata of the pro–system oriented population which up to the summer of the 1991 – even criticizing the party and the power – continued as a whole to be founded on the socialist principles of the state system and to come out in favor of the strengthening and improvement of party as well as the state leadership. Even the appearance on the political proscenium such a new institute as the CP RSFSR could not stop the process of the estrangement between the people and the power.

The frustration of the Soviet society proved to be irreversible, in spite of the fact that the situation as a whole formed in the USSR was confined in the regular for politically pluralistic societies crisis state. The power could not base on the pro–system oriented majority of the population in the circumstances when the typical for the parliamentary democracies «society of two thirds» came into being.

Under these circumstances the events of August 1991, the disintegration of the USSR and the disappearance of the CPSU caused the for the exploding disengagement of those social, political and spiritual strengths, which were necessary for the formation of the multi-party system in the country, as well as for the organization of a new «post-Soviet» model of the mutual relations of the power and the opposition.

However later on this process developed not the way it could be supposed. The transition from the «post-Soviet» frames of mind to «post-democratic» values proved to be far from a simple process in Russia. A new power group that became firmly established in the leadership of the country couldn’t by many reasons – the economic disaster, the social breakdown, ideological feeble mind, the foreign policy and home policy shocks – to the necessary extent fill up that spiritual and political vacuum, in which the Russian society lived. It brought to partial revival of the system of symbols, values, orientations, ideal purposes, which was organically connected to the Soviet system and one would think hadn’t have any chances for the restoration.

The social program of its way of the struggle for the state system future of the country began to form in the mass consciousness. The program, which largely have parted with the vector of the economic, social and political development, to which «the ruling party» of the country adhered to in its government activity.

To stop the separatism, to give back the property, which was stolen from people during privatization, to realize in the regular life the principles of the social justice, to rehabilitate the state system – these are the key moments on which this program, appealed to the future, supported (to a certain extent) by the majority of Russians. To associate such social necessities with themselves, to be in the bore front of the processes of their realization, to find the practical answer to the mentioned mass needs – this is just that became the main aim for all political forces in the country.

The threats of geopolitical nature, which are connected with as growing foreign danger for Russia (spreading of NATO to the East) as well as centrifugal processes inside its frontiers, the most dangerous among those proved to be the Chechen problem, became the original political and psychological catalyst of this process.

To the end of the 90-s it became clear that the home «ruling party», appeared at the boundary of a decade and strictly organized around B.N.Yeltsin, wasn’t able to find a solution of these problems, to unite and to lead the nation forward.

The image of the «ruling party» in mass opinion adequately reflected its structure as a whole, has got complicated and multilevel character. For the most part of the population it looked like the complicated system, the main body of which was the presidential personality and the party «faзade» – the number of socially and politically insignificant, but enjoyed president’s confidence parties that supplied personnel for the supreme bureaucratic posts. At the same time the bureaucratic – employee strata of the society performed functions of the personnel base. The state as well as non-state mass media appeared in the role of propagandistic staff.

The whole second half of 90-s proved to be the time of the beginning of the erosion and then a growing destruction of this powerful group. A degeneration of personal charisma of B.N.Yeltsin became a dominant process.

Only the mobilization of whole political and psychological resources of the power and orientation in the electorate struggle on a tiredness of the population from the social and political shocks, as well as a stake on fear of the significant part of the Russians before new political conflicts and a crash of a life permitted him in the 1996th to be elected for the second time for the presidential post, and for the «ruling party» – to preserve itself in a practically immutable form.

However next years showed that the system of the state government organized in post-Soviet Russia practically didn’t have power resources.

Neither the invitation of the representatives of the presidential family to the high positions in the administrative management (which allowed to activate such common to all mankind value as people’s respect for united family) nor the attempts to inhale the life into the withered democratic movement (which couldn’t be united even after such a tragic event as a death of Starovoitova, for example), nor the measures to form even partly charismatic image for such key political figures of the «ruling party» as A.B.Chubais, V.S.Chernomirdyn and so on, nor the aspiration to rest upon the authority of power financial oligarchic groups: nothing was able to take the Russian «ruling party» of the sharp crisis situation. Its disintegration was going with increased speed. The technologies of pressing on the CPRF and its allied forces by means of threats of the dissolution or dismissing of the Duma ahead of the schedule proved to be ineffective. To the end the 90-s the state of public opinion evolved so that any similar act to the parliament threatened to strike first of all on the «ruling party» itself, having taken away from it the remains of legality and influence in the country and having put the president under the strike of charges of the coup d’etat.

The strength of the influence on mass orientations such tested propaganda machinery of the «ruling party» as a TV obviously reduced. Keeping the informative contact with the majority of the population it evidently forfeited confidence from the side of the latter.

As a whole by the beginning of the new century «the Russian ruling party» found itself before the insistent necessity of its radical renovation, without which its chances to be preserved and moreover to go in the XXI century as a leading institute of the Russian society remained extremely problematical.

In many respects it happened because the second part of the decade proved to be the time of the quick expansion of those opposition forces that put upon the new state of frames of mind, which prevailed in the Russian society in the first years after the beginning of the policy of reforms. The image of the opposition, formed in the mass consciousness, was notable for a high fractionality: neither of the parties, which appeared in this quality or pretended to be the one, couldn’t monopolize the image of the main force of the country. To any extent that was the CPRF that managed to do it, the party which proved itself to be in this quality in the eyes of the most part of the population. For a few years the CPRF achieved the radical modification of its image. Out of the organization, for which nothing remained as to be satisfied with the second and the third roles in the social and political affairs – as it seemed to people in the middle of the 90-s – it became the force for which nearly a half of the population in any event but recognized the right of the state power.

At the same time achieved by the CPRF the real level of political and especially electoral influence remained insufficient for the accession to the power. As a rule it solidly held once assumed adherents, however, couldn’t in necessary measure put into practice political lunges in the moments of decisive social mobilizations, gaining new contingents of supporters.

Hence – attempts of coalition blocks. And also searches to compromises by communists with other political forces, including appertaining to the «ruling party» itself. This coalition tactics gave hope for quick increase of the additional social and political basis, which would guarantee for the CPRF the integration into the system of the power.

However the results of such attempts to use the cooperation with the power (in the limits of various coalition initiatives) for paving the way to the state management, looked greatly non-single.

To the beginning of a new century marked the occasion of the next boundary in the development of the Russian society, the communist party – twice won the Duma elections and being on equal with representatives of the «ruling party» while conducted presidential elections – came up as a universally recognized political force of the country. Before which the problem of a search for new and effective ways of the struggle for the state power was growing more and more. At the same time the state of the public opinion aimed it at the practically one main way of the solution of this problem – to be consistently the patriotic force of the national Russian renaissance, which combined in its activities the best of the Soviet tradition with the needs of a new epoch.

By the beginning of the 2000 this task became the more so actual as on the political proscenium the new political subject came out in the person of parties, movements and leaders, declared themselves as «the third force» and put it a claim for the knowledge of roads, capable to lead out Russia from crisis differently than it made «the ruling party» and offered to make the CPRF. Partly these were «political figures» of the state policy, formed in the middle and in the second half of the 1990-th, partly – new organizations and statesmen, as a rule had time to exfoliate from the power group, in the head of which B.N.Yeltsin was.

Though the majority of these competitors for «the third way» couldn’t be able to force the way to the first rows of the policy. They had not enough nor the social-political weight nor the ideological originality. Moreover the row of the most famous organizations like this (let us say LDPR) couldn’t be able to keep to the boundary of the 2000th even those positions which had been won formerly. While the others – «Yabloko», for example, — hardened on the contemporary low level of the public influence. Their image began to lose the freshness, the attractiveness, and the originality. And above all – the ability to attract the support of the population in the moments of decisive social campaigns.

The first actions on the political proscenium of other more fresh political structures turned out much more successful. The question is about the bloc (Fatherland – All Russia), headed by such prominent politicians as Y.M.Luzhkov and E.M.Primakov.

As a matter of a fact, renounced the attempts to gather the mass base, necessary for a break to the power by the method of propaganda such badly famous for the Russians ideological construction as a «left-centrism», they armed themselves with that system of ideas and slogans which traditionally belonged to the opposition and in the first place to the CPRF.

In the shortest time such ideological and political interception allowed this Bloc to make itself a loud and popular name.

However «Fatherland – All Russia» as all other representatives of «the third power» in the Russian society was short of political influence and organization in order to resist those competitive pressure which a new government movement in the person bloc «Unity» exerted on them.

It was the latter that managed in a full measure to use those possibilities, which were revealed before parties, confessed the ideology of «the third way» as a result of the unprecedented broadening of the protest and opposition movement in the country. Which so to say half-opened patriotic «recess»- earlier almost monopolized the CPRF with its supporters – before the very different forces, more or less decidedly broke off with the «ancient» once set out around B.N.Yeltsin «the ruling party».

Extremely exploited in the 1980–90s «the factor of the leader» – stake on the personal prestige of either the statesman which by the effort of the mass media and by the whole system of power managed (even for the short time) to give in people’s eyes the features of the personal elite, the particularity, the charisma – played the decisive role in the political struggle once again.

«The Putin phenomenon» based on the partial satisfaction of those demands, which proved to be included in those mentioned above «the people’s project of future» – the decisive struggle against the separatism and the consolidation of supreme power of Russia in international affairs – allowed the Russian «ruling party» to execute its partial modernization and also secured the solution of the main problem before the power: to prevent the representative of the opposition from taking the presidential post and to preserve it for the new leader of the ruling group in the person of V.V.Putin.

Though this success was not neither full nor final. Already from the first steps of the new ruling group a break between the general political program of the new president and his social course began over again to threaten it with loss of a political and psychological contact with the decisive part of the whole society as well as his own supporters. The stabilization and the consolidation of «the ruling party» didn’t happen. The changes occured in it in the boundary of the new century put in the foundation of the latter the whole spectrum of the dangerous contradictions, which was able rapidly lead to crises of the power principles of the modern Russian society.